Авторская программа Светланы Буниной «Частная коллекция». Банальность зла (женская мысль в ХХ веке). Х. Арендт — С. Вейль — м. Мария (Кузьмина-Караваева).

Авторская программа Светланы Буниной «Частная коллекция». Банальность зла (женская мысль в ХХ веке). Х. Арендт — С. Вейль — м. Мария (Кузьмина-Караваева). (скачать аудио).


Программа: Частная коллекция


В эфире программа «Частная коллекция». Мы продолжаем разговор о женской мысли в ХХ веке, о женщинах, противопоставивших свою волю и своё творчество безудержному злу нашего времени. Третьей героиней сегодняшней передачи станет мать Мария (Скобцова), Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева. В начале программы я говорила о том, что мысль, конечно же, не имеет пола, что женская мысль — это в некотором роде допущение. Но сейчас, задумавшись о тайне растворения в мире, о том приятии чужой боли, чужого страдания, о той силе сопереживания, которая свойственна Симоне Вейль, как и матери Марии, я понимаю, что это по преимуществу женская позиция, в высшем смысле женственная…

Елизавета Кузьмина-Караваева, в детстве Лиза Пиленко, была одним из ярких представителей русской культуры ХХ века. Ярких, многогранных людей Серебряного века. Будучи человеком разнообразных дарований, Елизавета Кузьмина-Караваева в эмиграции приняла постриг, став матерью Марией, — и впоследствии, совсем недавно, насколько я помню, в 2004 году, была канонизирована Константинопольским Патриархатом. В каком-то смысле мать Мария стала оправданием Серебряного века. Говоря так, я не имею в виду, что эта эпоха несовершенна и нуждается в каких-то оправданиях. Я имею в виду то, что индивидуальный путь матери Марии, её героическая жизнь и не менее героическая смерть в немецком концлагере Равенсбрюк стала подтверждением плодотворности этой эпохи. Ещё девочкой будущая мать Мария была знакома с Блоком. Это она — адресат его известного стихотворения «Когда Вы стоите передо мной,/ Такая молодая, такая красивая…». Затем она была регулярным посетителем салонов того времени, «Башни» Вячеслава Иванова, гумилевского «Цеха поэтов», которые, впрочем, тяготили её с самого начала. С юности она искала какого-то в высшей степени оправданного пути, и, выпустив первые книги «Скифские черепки» и «Руфь», уже пыталась дать ответ миру, где люди стали чужими друг другу.

Конечно, в то время, когда будущая мать Мария была посетительницей салонов Серебряного века, она ещё была Елизаветой Кузьминой-Караваевой (фамилия ее первого мужа, приходившегося родственником Гумилеву), переживала драматические события личной жизни, испытывала глубокое чувство к Александру Блоку… Кстати, Блок очень уважал её и порой делился с ней самыми глубокими переживаниями. Так вот, уже в то время стихи матери Марии, во многом подражательные, отмечала некая особость (особое отношение к истории, мистицизму, религии) — хотя не все могли понять, во что выльется впоследствии эта особость. Я прочитаю что-то из ранних стихов будущей матери Марии. Из книги «Руфь». Это книга 1916 года.


Какой бы ни было ценой
Я слово вещее добуду,
Приближусь к огневому чуду,
Верну навеки мой покой.
Пусть давит плечи темный грех,
Пусть нет прощения земного, -
Я жду таинственного зова,
Который прозвучит для всех.


Это были стихи Елизаветы Кузьминой-Караваевой, впоследствии матери Марии. Уже в этих ранних её текстах видна не только свойственная тому времени перенасыщенность символами, не только эсхатологизм, типичный для поэзии периода Первой мировой войны. Здесь есть ещё и желание пожертвовать собой ради всех, добыть какое-то общее знание, общее чудо — и для этого молодой Елизавете Кузьминой-Караваевой, как впоследствии и матери Марии, было не жалко поступиться своим благополучием… как оказалось, своей собственной жизнью.

В эмиграции Елизавета Кузьмина-Караваева закончила богословское образование и встретила близких по духу людей, среди которых были митрополит Евлогий, глава Русской православной церкви за рубежом, Николай Бердяев, Георгий Федотов. Елизавета Кузьмина-Караваева включилась в христианское студенческое движение и выступала с призывам к укоренению действенного православия, которое должно стать социальным, должно обернуться к человеку. Её любимая идея состояла в том, что христианство требует не только мистики богообщения, но и мистики человекообщения, и, будучи с Христом, мы всегда ощущаем его присутствие в наших конкретных отношениях. Этот путь постепенно приводил Елизавету Кузьмину-Караваеву к монашеству, готовности принять на себя всю тяжесть мира.

Возможно, решающим эпизодом для её выбора, выбора длиной в целую жизнь, оказалась смерть маленькой дочери Насти. Именно после этой смерти, а особенно под впечатлением от последовавшей за тем эксгумации, когда тело было перенесено с одного кладбища на другое, будущая мать Мария поняла, что может быть матерью для всех. Тогда-то она и приняла постриг. Читаю одно из поздних стихотворений матери Марии.


Подвел ко мне, сказал: усынови
Вот этих, — каждого в его заботе.
Пусть будут жить они в твоей крови, -
Кость от костей твоих и плоть от плоти.

Дарующий, смотри, я понесла
Их нежную потерянность и гордость,
Их язвинки и ранки без числа,
Упрямую ребяческую твердость.

О Господи, не дай еще блуждать
Им по путям, где смерть многообразна.
Ты дал мне право, — говорю, как мать,
И на себя приемлю их соблазны.


И еще:


Припасть к окну в чужую маету
И полюбить ее, пронзиться ею.
Иную жизнь почувствовать своею,
Ее восторг, и боль, и суету.

О, стены милые чужих жилищ,
Раз навсегда в них принятый порядок,
Цепь маленьких восторгов и загадок, -
Пред вашей полнотою дух мой нищ.

Прильнет он к вам, благоговейно-нем,
Срастется с вами… Вдруг Господни длани
Меня швырнут в круги иных скитаний…
За что? Зачем?


Именно в поздних стихах матери Марии (приняв постриг, она не перестала писать стихи, как не перестала рисовать и вышивать — она занималась художественной вышивкой и создавала иконы, среди которых её любимые «Царь Давид» и «Мария Египетская», в честь которой мать Мария получила своё имя при постриге) — так вот, в поздних стихах матери Марии мы видим действительно прекрасные образцы духовной лирики, в точном смысле этого термина. Это лирика, обращённая к Богу, связанная с ним всей своей сутью. Она проста, но по-настоящему символична. В этой лирике угадывается традиция, которая связывает Кузьмину-Караваеву с Серебряным веком.

Устало дышит паровоз,
Под крышей легкий пар клубится,
И в легкий утренний мороз
Торопятся людские лица.

От города, где тихо спят
Соборы, площади и люди,
Где темный каменный наряд
Веками был, веками будет,

Где зелена струя реки,
Где все в зеленоватом свете,
Где забрались на чердаки
Моей России милой дети,

Опять я отрываюсь вдаль,
Опять душа моя нищает,
И только одного мне жаль, -
Что сердце мира не вмещает.


Может быть, этот религиозный опыт «расширения сердца», максимальной открытости горю другого человека, есть еще и вершинное выражение русской культуры в ее качестве всемирной отзывчивости…

В 1930-е годы Елизавета Кузьмина-Караваева основала в Париже общежитие для одиноких женщин. Это общежитие на улице Лурмель стало местом, куда стекались обездоленные Парижа. Все они знали об этом месте. Мать Мария, которую многие упрекали в том, что она не соблюдает правил — курит, пишет стихи и позволяет себе иногда опаздывать на службу, — так вот, мать Мария сама, на своих плечах, носила мешки с овощами, которые покупала на базаре в те — дневные уже — часы, когда овощи продавались со скидкой. Мать Мария сама готовила для этих людей. Она пыталась сделать их жизнь переносимой. Кроме того, она ездила по маленьким городам, по заводам, где говорила с рабочими (помните Симону Вейль?), — и известен случай, когда кто-то из рабочих сказал ей: «Что же вы приехали с нами разговаривать? Посмотрите, в какой мы живём грязи. Вы бы лучше нам помогли». Она, ни слова не сказав, подоткнула юбку и вымыла пол — и только потом состоялся разговор, в ходе которого она совершенно этих людей к себе расположила.

Когда началась война, Елизавета Кузьмина-Караваева стала участницей французского Сопротивления. Она помогала тем, кто становился узниками концлагерей: передавала им передачи, помогала обрести свободу. У неё в общежитии на улице Лурмель скрывались люди, бежавшие от фашистов. И едва ли не главным, самым большим делом матери Марии стала помощь многочисленным французским евреям, которым она выписывала фальшивые свидетельства о крещении, тем самым пытаясь их спасти. Ей удалось спасти многих. Однажды её вызвали в гестапо и предупредили о том, что эта деятельность чревата последствиями… на что мать Мария ответила: «Всякий, кто придёт ко мне и попросит о помощи, эту помощь у меня получит». Мать Мария вместе со своим несовершеннолетним сыном Юрой была арестована, и оба они погибли в немецких концлагерях. Мать Мария погибла в сорок пятом году в Равенсбрюке, Юра погиб несколько раньше в Бухенвальде.

Существует несколько легенд о смерти матери Марии. В частности, говорится, что уже в лагере она «заступила» место одной из женщин, которая должна была идти в газовую камеру. Вместо неё, вроде бы, пошла мать Мария. Это легенда. Но эта легенда совершенно обоснованная, одновременно реалистичная и символическая, — потому что мать Мария, выбрав себе такое служение, такую смерть, действительно заступила место кого-то из тех, кто остался жить благодаря её поступкам. Я хочу прочитать маленький фрагмент из её публицистики, религиозной публицистики, которая обращена к каждому человеку вне зависимости от того, является ли он сегодня членом церкви. «…Каждому из нас дана судьба, которая ничуть не меньше и не менее трагична оттого, что дана она нам в Париже, а не в Москве. Каждому из нас было дано рождение, любовь, дружба, жажда творчества, чувство сострадания, справедливости, тоски о вечности, и каждому будет дана смерть… Люди выбирают между скорбным ликом Христа и радостью жизни. Отрекшийся от скорбного лика Христа во имя радостей жизни верит в эти радости, но трагедия зарождается в момент, когда обнаруживается, что радости эти не очень-то радостны. Радости не дает нам подневольный механизированный труд, радости не дают развлечения, более или менее однообразные, в разной степени треплющие нервы — и только, радости не дает и вся жизнь — горькая. Без Христа мир достигает максимальной горечи, потому что — максимальной бессмысленности. Христианство — это пасхальна радость, христианство — это сотрудничество с Богом…

Подлинное, богочеловеческое, целостное, соборное христианство зовет нас пасхальной песней: друг друга обымем. Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы. Возлюбим — это не только единомыслие, но и единодействие, это значит — общая жизнь.

Необходимо отношение к человеку и к миру строить не на законах человеческих и мирских, а в откровении заповеди Божией. Видеть в человеке образ Божий и в мире создание Божие. Необходимо понять, что христианство требует от нас не только мистики богообщения, но и мистики человекообщения».

Читайте книги матери Марии. Читайте, чтобы видеть: между культурой и нравственностью, русской литературой и подвижничеством современных русских святых нет непроходимой пропасти. Сейчас в издательстве «Искусство» (Санкт-Петербург) вышло три книги матери Марии, одна за другой. Это книги «Равнина русская» (её проза и поэзия), «Жатва духа» (религиозная публицистика) и «Красота спасающая» (репродукции картин и вышивок матери Марии).

И вот… после разговора о людях, которые в свое любящее сердце стремились мир вместить, подумаешь, что нужно выходить в жизнь… В сегодняшнюю Москву, где писательница (!) М.А.  говорит, что женщины в тюрьмах плодятся как крольчихи, — и участвует по этому поводу в телешоу, и заявляет в этом шоу Валерии Новодворской и мужчине, который является там экспертом… вот, она им говорит, мол, нам сегодня будут помогать решать женские вопросы девственница и мужчина… И думаешь: как стыдно жить. Стыдно, господа, жить.

Спасибо. С вами была программа «Частная коллекция».



Страницы: 1 2 3