Авторская программа Марии Галиной «Орбитальная Станция». В гостях у ведущей Генри Лайон Олди.


Авторская программа Марии Галиной «Орбитальная Станция». В гостях у ведущей Генри Лайон Олди. (скачать аудио).

Принимает участие: Генри Лайон Олди

Программа: Орбитальная станция


Мария Галина: Добрый день! У нас полевой выезд программы «Орбитальная станция» на Литературном радио. Ведет передачу Мария Галина, как всегда. И у нас сейчас выездная часть программы — это интервью с крупнейшими нашими писателями-фантастами, которые приезжают на Роскон. Про Роскон мы уже рассказывали. И сейчас нам очень повезло, потому что у нас у микрофона Генри Лайон Олди. Несмотря на импортный псевдоним, любители фантастики отлично знают, кто под этим псевдонимом скрывается. Это харьковские авторы — Дмитрий Громов и Олег Ладыженский, которые, пожалуй, положили, наверное, начало нашей интеллектуальной фантастике вместе с еще несколькими монстрами. А потому вернемся в начало истории. Какая была первая книжка и как сложилась ее судьба?

Олег Ладыженский: Написания или издания?

Мария Галина: Издания.

Олег Ладыженский: Тогда у нас судьба складывалась трудно. Потому что мы бросили работу в 91-м году и решили, что будем заниматься литературным трудом. Вокруг совершенно бандитское время, все кипит, все изменяется. Я ужасно благодарен этому времени. Оно нам наработало и броню, и мышцы, слава Богу. Ну, шесть лет нас таки не издавали. Что-то немножко по сборничкам, что-то немножко по газетам и журнальчикам. Потом мы издали себе первые две книжки, два «покета» за свой счет колоссальным тиражом в 999 экземпляров. Ну, я не знаю, можно ли это считать первыми книжками, но именно так у нас вышли романы «Войти в образ» и «Дорога», и повесть «Живущий в последний раз». Этот крошечный тираж мы возили по конвентам, показывали издателям. Первая книга, которая уже книга, и на полке смотрится серьезно в твердом переплете, авторская — это были романы из цикла «Бездна голодных глаз», роман «Дорога». Его нам издали, как это ни смешно, в Барнауле. Мы совершенно случайно по переписке — помните, что Интернета в то время еще не было? — познакомились с Костей Кайгородцевым, издателем фирмы «Полиграфист», который сказал: «Я где-то читал в покете ваши тексты, хотел бы их издать». И мы у него издали наши первые реальные три книги. Еще не было тогда никакого «АСТ» с нами, никакого «ЭКСМО». Вот такое было начало.

Мария Галина: А слава сразу свалилась?

Олег Ладыженский: Нет, слава не свалилась. Если не считать известности в узких кругах — они на то и узкие — я бы сказал, что Олди запомнились и стали, как сейчас модно говорить, брендом, где-то в 97-м. В 96-м возник бум на отечественную фантастику. А мы-то уже шесть лет пишем и пишем активно в стол. И вдруг за год у нас выходит девять книг в твердом переплете. И все говорят: «Они за год написали девять книг! Такого не бывает. Они слишком много пишут. Они не умеют работать» и т. д. Вот эти девять книг — с ними мы и проснулись относительно известными.

Мария Галина: Олег, а вот этот псевдоним, он сейчас не тяготит?

Олег Ладыженский: Нет. Не тяготит. Мы к нему привыкли, к нему привыкли все. Более того, даже на обложке наших книг, где написано: Олди — сзади есть наши фотографии. И рядом написано: «Олди — Дмитрий Громов и Олег Ладыженский». Вопросов нету.

Мария Галина: Но возник он как требование моды, потому что тогда была модна импортная фантастика?

Олег Ладыженский: Не совсем.

Мария Галина: Как это получилось?

Олег Ладыженский: Это смешная история. Я, кстати, забегаю сейчас в наше время, потому что у нас есть планы поработать под фамилиями и планы достаточно реальные. Посмотрим, что из этого получится. Это скорее маркетинговые хода. А тогда — псевдоним… Первая наша публикация в сборнике почему-то получилась — мы и Катнер, Саймак, Говард. Такая интересная компания.

Мария Галина: Да, очень почетная.

Олег Ладыженский: Мы думаем: «Надо бы взять какой-нибудь псевдоним». Решили, что Громов и Ладыженский — длинно, плохо запоминается. Мы не братья Стругацкие, не отец и сын Абрамовы, не супруги Марина и Сергей Дяченко — запомнить невозможно. Придумали анаграмму: Олди — Олег и Дима. Издатель говорит: «Нельзя, это не псевдоним, это какая-то собачья кличка. Давайте к псевдониму придумаем инициалы». Поставили Г. Л. — Громов и Ладыженский. Издатель вконец озверел и сказал, что ему в каких-то выходных данных для библиотек надо расшифровывать инициалы. С чего мы на тот момент придумали Генри Лайон? Хоть убей, не помню. То ли это были опорные согласные наших фамилий. ГР — Громов, ЛН — Ладыженский. То ли в то время мы читали, что был такой герцог — Генрих Лев, с Барбароссой воевал. Чего мы на нем зациклились? Не помню. Так оно осталось и вот уже много-много лет и стоит.

Мария Галина: Вы основоположники определенного фантастического направления, насколько я знаю. Вот можно его как-то охарактеризовать, скажем так?

Олег Ладыженский: Я, честно говоря, не знаю, основоположники ли мы? Это сложно. Мне кажется, что в этом направлении работали некоторые писатели, скажем, Желязны, если брать только фантастику.

Мария Галина: «Бог света»?

Олег Ладыженский: Да не только «Бог света», а много чего. И «Остров мертвых», и «Тот самый бессмертный»… Когда у нас возникла издаваемая ситуация, нам говорят: «Назовите направление, в котором вы работаете». Мы почесали в затылках и придумали словосочетание «философский боевик», которое для нас олицетворяло совмещение несовмещаемого. То есть философский — это наличие действия внутреннего, боевик — это наличие действия внешнего. Вот до сих пор и пытаемся работать в этих рамках.

Мария Галина: Давайте мы обратимся ко второй половине нашего автора, к Дмитрию Громову. Дима, вот лично мне определение «философский боевик» не очень нравится. Мне кажется, что это для публики, для внешнего бренда. Я бы, наверно, назвала это — мифоэпос.

Дмитрий Громов: Нас уже обозвал в свое время кто-то из критиков, не помню конкретно кто: мифологический реализм эпохи постмодерна.

Мария Галина: О, вот это уже для слушателей Литературного радио. Потому что боевик, ну, понятно что такое. Ну, в последних ваших вещах нету никаких, извините меня, элементов боевика. Ну, давайте смотреть правда в глаза. Скажем, «шмагийский» цикл, ну, какой там боевик?

Дмитрий Громов: Да, вполне себе.

Олег Ладыженский: У нас разные взгляды на проблемы боевиков.

Дмитрий Громов: Боевик — это не обязательно, когда всю дорогу рубятся или стреляют. Любое внешнее действие, яркие события попадают под это дело. К примеру, голливудский фильм «Клеопатра» считается боевиком. А там, между прочим, сражений, если есть десять процентов от фильма, то хорошо.

Мария Галина: Ну, просто опять же, может быть, его просто обозвали боевиком, чтобы публика ходила. Но блокбастер и есть блокбастер.

Олег Ладыженский: Ну, и хорошо.

Мария Галина: Давайте вернемся все-таки вот к этому красивому и сложному определению.

Дмитрий Громов: Мифологический реализм эпохи постмодерна.

Мария Галина: И попробуем его расшифровать.

Дмитрий Громов: Во-первых, мы зачастую использовали сюжеты, канву древних мифологий, но это не главное и не единственное. Дело в том, что мы вообще сейчас живем в эпоху тотальной мифологии. Все, что у нас происходит, что нас окружает, включая как историю, так и день сегодняшний — в большой степени это мифология. Идет и имеет место быть мифологизация общественного и личного сознания людей. Мы оперируем некими мифами, причем даже в области, к примеру, того же финансового кризиса. Мифология кризиса значительно мощнее, чем сам кризис. И мифологизация истории значительно мощнее, чем реальные факты. Любой историк знает, что Чапаев не тонул в реке Урал, а был перевезен на другую сторону, где умер от ран. Был похоронен. Могила его известна. В 40-х годах было наводнение и ее затопило. Можно сказать, что он посмертно утонул. А так… Но, тем не менее, все смотрели фильм братьев Васильевых и уверены, что так оно и было. Большинство людей. И ничем эту уверенность не вышибешь. Такие же примеры можно привести и с Александром Невским, и с Сусаниным. Полно мифологии, и сегодняшний день — не исключение. Так вот, если этими мифами оперировать сознательно, иногда выдавая за них реальные исторические факты, которые будут восприниматься, как мифология; плюс оперирование действительно мифологией древнеиндийской, древнегреческой, китайской, японской, ближнего востока…

Этим мы и занимались, используя элементы мифов, даже целые эпосы в своем творчестве. Плюс мифологизация мышления. Если на ее основе строить сюжет в художественной литературе — я считаю, это нормально. Когда людям пудрят мозги, выдавая это за реальность — это, наверное, не есть хорошо. А когда это используется именно как художественный прием, и мы изначально пишем в книге, в которой к тому же еще написано, что это фантастика — мы никого не обманываем. Зато можно раскрутить очень интересные вещи: психологические нюансы, ассоциации, философские мысли, обобщения. Мы стараемся давать более-менее реалистическую картину, писать правдоподобно, а еще лучше — правдиво. Стараемся изучать материал, с которым работаем — будь он современный, мифологический, исторический… Чтобы это все можно было потрогать, пощупать, ощутить на вкус, вплоть до того, какие ботинки тогда носили. И это важно для сюжета и идеи, а не просто как антураж. Постмодерн? — на самом деле мы не считаем себя постмодернистами. Но некие элементы постмодерна используем. В идеале постмодерн — как можно более мелкое дробление чужих наработок, чужих культурных элементов, дробление и создание на этой основе собственного произведения. Мы же все-таки стараемся создавать свое, но при этом пытаемся, насколько это получается, все-таки работать в контексте мировой культуры. Поэтому — аллюзии, отсылки прямые или косвенные, закавыченные или раскавыченные, цитаты от Гомера и Булгакова до современного фильма… Это знаковые вещи, они вызывают у читателя нужные ассоциации. Но опять же мы этим стараемся не злоупотреблять. Потому что если у человека иной культурный багаж — это не должно мешать воспринимать книгу. Так создается дополнительный смысл для того, кто знает, но не теряется основной для того, кто не знает. Вот, пожалуй, это и есть такая длинная нудная расшифровка мифологического реализма.

Мария Галина: То есть это похоже на Умберто Эко «Имя розы», когда читатель не слишком сведущий, не зная всю вот это вот культурную подоплеку, видит в этом детектив и острый экшн, а культурный читатель наслаждается какими-то более сложными и тонкими элементами?

Дмитрий Громов: Мы здесь не первые и не последние. Те же братья Стругацкие пользовались этим приемом, тот же Желязны, о котором говорил Олег, пользовался. Очень много кто из писателей, причем не только фантастов — и даже, может быть, не столько фантастов.

Мария Галина: Я бы сказала, что у вас скорее генезис от Лайоша Мештерхази. «Загадка Прометея», да. Одна из таких совершенно революционных в свое время была вещей.

Олег Ладыженский: И это тоже. Мы этот генезис можем и от Лао Шэ провести — «Записки о кошачьем городе», и от Алексея Толстого. Не назову их учителями, но это люди, чье творчество на нас сильно повлияло.



Страницы: 1 2 3

Администрация Литературного радио
© 2007—2015 Литературное радио. Дизайн — студия VasilisaArt.
  Рейтинг@Mail.ru Rambler's Top100   Яндекс цитирования
Программа Светланы Хромовой «Экспозиция. Поэзия и проза наших дней». Андрей Чемоданов, Яна-Мария Курмангалина, Евгения Джен Баранова и другие.
Литературное радио
слушать:
64 Кб/с   32 Кб/с