Авторская программа Светланы Буниной «Частная коллекция». Слова другого мира: письма И. Анненского, «Сораспятие» В. Блаженного, мистические стихи Георгия Недгара.

Авторская программа Светланы Буниной «Частная коллекция». Слова другого мира: письма И. Анненского, «Сораспятие» В. Блаженного, мистические стихи Георгия Недгара. (скачать аудио).


Программа: Частная коллекция


Вы слушаете программу «Частная коллекция». Мы говорим о поэтах «другого мира», которые свидетельствовали о каком-то особом опыте, ином способе существования, что и отличало их от других литераторов. Cейчас — несколько слов о Георгии Недгаре, поэте исключительно интересном. Мало сказать, что он недооцененный… Он — поэт непонятый, о котором мечтается что-то написать всерьез и, конечно, издать его всерьез. Поэтому, если меня слышат родные Георгия Недгара, обладатели прав на его произведения (так сложилось, что у Георгия Недгара было несколько жизненных этапов, и, очевидно, части архива разрознены), — я предлагаю объединить усилия, чтобы издать этого огромного поэта. Его время уже пришло, давно пришло, и нужно просто что-то делать. Сейчас я прочитаю маленький фрагмент из автобиографии Георгия Недгара. Этой автобиографией предваряется его главное издание — избранное «Из четырех книг». Он говорит здесь, как мне кажется, что-то близкое устным замечаниям Вениамина Блаженного, к которым мы обращались, а именно, что опыта литературы таким писателям недостаточно, что другой опыт зовет их все настойчивей и настойчивей.

«Я родился 25 мая 1944 года в Москве, — пишет Георгий Недгар. — Пушкин и Гоголь — те основы и истоки поэтических конструкций, которые питали с детства мою эстетику как созерцателя и воспринимателя не только искусства, но и помогли увидеть в зеркале бытия гармонические отражения статичных и динамичных многомерных чаш, стрел и полей нашего космоса. Стихи я начал писать в 15 лет, предав гармонию и сделав свое эмоциональное Я основой и критерием своего творчества. Блок, Мандельштам, Цветаева были первыми кумирами, которые дали мне технику почти профессионального, но почти, как и большинство, не ощущающего своего слова поэта. Внезапное, как помнится, прозрение самоценности внутреннего движения, смысла и красоты слова, освобождение от стереотипа самовыражения эмоциональных, семантических, синтаксических конструкций примерно через три года заставило уничтожить тетради с юношескими стихами. С 1962 года все было брошено на попытки создания независимых эстетических конструкций, на доказательство возможности одновременного создания шедевров как полностью авангардных, так и сюрреальных и архаически стилизованных, и прочих, на доказательство единственной непреходящей ценности поэзии, нахождение изначально заложенного в слове смысла, ощущения, и сопряжение слов в гармоничный, цельный и замкнутый миры». Посмотрите, здесь тот же контраст между навыком литературы и внутренним опытом. Блок, Цветаева, Мандельштам — в общем, те же, кого упоминает Вениамин Блаженный… те же истоки литературного метода. Но тут же отход от них, тут же понимание, что не через самовыражение, а через отказ от него должно происходить самоосуществление поэта в слове. И действительно: это желание Георгия Недгара отказаться от самовыражения, найти какой-то максимально внеличностный способ, который делал бы поэта причастным внутреннему ритму окружающего нас космоса, составляет сердцевину метода зрелого Недгара. Я прочитаю несколько стихотворений Георгия Недгара, которые кажутся мне важными.

Шел дождь, и, как всегда, дышал
Апрель усталостью и страстью,
И, своему не веря счастью,
Скользнула в смерть моя душа.

А там на сморщенной скамейке, -
Как уикенд полуживой,
Протяжных откровений вой
И упрощений телогрейки.

Когда пунцовые цветы
Тебе дарил в конце апреля,
Как мог я знать, что из туннеля,
Как зеркало из темноты,

Нырну в сладчайший этот опыт,
И успокоится душа.
А ты — ко мне уже спеша,
И губ твоих я слышу шепот.

Ключевое слово здесь, конечно, «опыт» — опыт души. Дело в том, что Георгий Недгар, или, как его в действительности звали, Юрий Виленский, был наркоманом. Наркотик, с которым он имел дело, называется марцефаль; и марцефаль стала для поэта Георгия Недгара символом выхода в другие измерения, символом того внутреннего опыта, который позволяет человеку расширить пределы зрения. Дело в том, что марцефаль (или «джеф», «белая» — существует еще много названий для этого вещества, которое легко производилось в домашних условиях), — это второй по известности стимулятор на основе эфедрина после так называемого «винта». В чем особенность психостимуляторов? В том, что зависимость от них, в первую очередь, не физиологическая, а психологическая, — и ощущения, связанные с ними, не эйфория, животная радость существования, а какое-то неправдоподобное обострение интеллектуальной деятельности… за что, видимо, Георгий Недгар этот препарат и выбрал. Впрочем, марцефаль — средство опасное. С ним связан ряд нюансов, в частности, использование марганца при приготовлении… Марганец оседает в суставах и создает потом массу проблем для людей, которые используют марцефаль, — такие люди часто оказываются в инвалидных колясках. С Георгием Недгаром этого, к счастью, не произошло.

Вообще мы сегодня будем говорить не о марцефали как наркотике, а марцефали как образе. Образ для Георгия Недгара действительно сквозной — это символ ускользающей реальности. Тут еще вот что важно: Недгар работал на слух, у него было изощренная чувствительность (слуховая). Так вот, для Недгара, как мне кажется, было важно, что марцефаль почти «Парсифаль» — что-то такое, да? И соответственно тема искания Грааля, искания чего-то запредельного, в чем спрятана истина. Когда он в одном из стихотворений говорит о бадье с миндальной настойкой, иносказательном шприце, — «проплывает бадья с миндальною настойкой…» (образ, полагаю, основан на том, что у марцефали есть какой-то миндальный запах или привкус), вдумаемся, не Грааль ли это? Не чаша ли, которая наполнена священной жидкостью, приближающей к смыслообразующим основам бытия? Прочитаю еще одно стихотворение Георгия Недгара:

Уж мир качает мертвой головой,
Но в нем горит мой мозг полуживой.
И вот — цветок Божественный раскрыт,
И родина лежит под марцефалью,
И средь полей густых прозрачной далью
Звезда раскрыта и опять летит
Любовь моя — с презреньем и печалью -
На крошечную Господа ладонь,
И дико рвется полумертвый конь
Душой слепой из брачного Эона…
Но вот отторгнут дух, померкла зона,
И мрачные соседи в гамаках,
Предвечный свой оцепеняя страх,
Вишневый сок с чужого льют балкона.

Совершенно замечательное стихотворение — и по тому трагизму, который за задником прочитывается, и по горизонтам, которые открываются. Конечно, цветок божественный, который «раскрыт», — и у Недгара так не раз будет рисоваться, — это и роза, какая-то Роза мира, и тот опыт, который дается человеку через укол (опять-таки образ розы, значимый для него, да?). Через шипы, укол, через привнесение в свой организм какого-то средства, без которого, по Недгару, раскрыть эти горизонты невозможно. Еще один его любимый образ в связи с этим — образ проема, дверного проема, в который можно выходить.

Да, я молчу и повторяюсь,
На мне глаза твои — как свет.
Как Марцефаль, как черный аист,
В петле прозрачной жду ответ.

В прозреньи лунном в путь опасный
Какая вынесет тропа?
Какой у жизни привкус страстный!
Но как прекрасна и легка

У той подруги одинокой,
Что за осенним ждет окном,
Пустая прядь над бледным оком -
И просветления проем.

С моей точки зрения, Георгий Недгар, которого мало кто понимал и мало кто понимает сейчас, один из самых ярких, «особых», талантливейших поэтов своего поколения. Мне довелось говорить о Георгии Недгаре с Заной Плавинской. Мы записали интересную беседу, и я обещаю в одной из программ рассказать о Георгии Недгаре подробно и прочитать фрагменты из монолога Заны Плавинской о нем. Недгара высоко ценил и, можно сказать, первым «крестил» в поэты широко известный Слава Лен — титулованный литератор, автор концепции Бронзового века русской литературы. Слава Лен с пиететом отзывался о творчестве Недгара и всегда включал его в свои антологии. Прочитаю еще одно из стихотворений Георгия Недгара:

«Пойду умру». А сам и был таков.
Повис над Вавилоном в скользких ратах,
Сомкнув ряды надменных простаков -
Архангелов, ни в чем не виноватых.

Осколок золотого кирпича
Поймаю ртом, как свет из капюшона.
Я столько раз легко и отрешенно
В пустую ткань атласного плеча

Весь упадал, дырявый и упрямый,
Пока в утробе пряталась свеча!

О как волна верна и горяча
И сколько солнца сброшено на рамы!

Георгий Недгар, конечно, поэт другого мира, мира всех отверженных. Он тоже лежал в психиатрических больницах, как и Вениамин Блаженный, — и Зана Плавинская говорила мне, что это была стратегия, что это не была болезнь. Он был действительно необычен, странен (то, что называется акцентуированная личность), но не болен. А лежал в психиатрических больницах для того, чтобы получить вожделенную справку, которая давала легальное право в советских условиях не работать — заниматься поэзией, заниматься искусством и своим мистическим опытом.

Здесь есть очень важный момент. Недгар — это ведь псевдоним. Я сказала уже, что поэта звали Юрий Виленский. Псевдоним до сих пор никем не расшифрован. Я не встретила ни одной версии, которая бы претендовала на полноту. Зана Плавинская, как и старший сын Георгия Недгара, полагают, что, псевдоним связан, во-первых, с Эдгаром По, которого — и как мистика, и как поэта — Недгар очень высоко ценил (Недгар — Эдгар, да?), а во-вторых, с другим Эдгаром — это Зана Плавинская натолкнула меня на такую мысль — Эдгаром из «Короля Лира». И вот здесь, мне кажется (я поняла, когда сама уже стала раскручивать этот клубочек: Недгар — Эдгар из «Короля Лира»), стоит обратить внимание на одну деталь. Дело в том, что в «Короле Лире» Эдгар — представитель мира отверженных. Ведь он притворяется сумасшедшим, убогим, а на самом деле отстаивает права всех тех, кто выброшен из жизни так же, как он. Возьмем какой-нибудь фрагмент из монологов Эдгара, да? Вот то, что я вчера смотрела, готовясь к передаче: «Я слышал приговор, но счастливо погоню переждал в дупле древесном. Выходы закрыты, по всем местам усиленная стража пройти свободно мне не даст. Придется спасенья мне теперь искать. Решился я жалким уподобиться созданьям в последней нищете, у всех в презрении, почти животным. Вымажу лицо, прикрою чресла, волосы взлохмачу и полуголым побреду навстречу ветрам, дождю и всякой непогоде. Примеры в здешней местности найдутся — то нищие бедлама: с диким воем втыкают в тело голое свое иголки, щепки, гвозди и колючки и с этим ужасом по бедным фермам, по деревушкам, мельницам, загонам блуждают, бранью или мольбою жалость вытягивая. Том и Терлигод чем-то считаются. Эдгар — ничто». И он называется впоследствии бедным Томом. Посмотрите, эти нищие, которые втыкают в свое тело какие-то колючки «с диким воем» и испытывают свое тело — то же, что было у Вениамина Блаженного (тело как объект для испытаний), и то, что было у Недгара. Может быть, только таким путем и достигается выход за пределы отпущенного опыта в мистический мир первосмыслов…

Заканчивая разговор о Георгии Недгаре, а точнее, только анонсируя большой о нем разговор и призывая в него включиться, я прочитаю маленький фрагмент из моей беседы со старшим сыном Георгия Недгара (сыном от первого брака). Это уникальный материал, который еще нигде и никогда не публиковался. Сына Георгия Недгара зовут Михаил Костомаров. Наш разговор с ним состоялся в мае 2006 года — и вот что этот человек, уже совершенно взрослый, говорит о своем умершем отце. «Производил ли он впечатление счастливого человека? Я бы не сказал. Он всегда был влюблен, как будто бы всегда искал влюбленность. Причины тому были творческие: влюбляясь, он начинал писать. Своим женам он стихи не посвящал, особенно если учесть, что с 1972 по 1984 год не писал вообще, 12 лет <…> Он умер не от наркотиков, а от передозировки снотворного. Я считаю, что это был суицид, хоть и сложной природы (существует несколько версий гибели Георгия Недгара, вот версия его сына — С.Б.). У него действительно был тогда душевный кризис, а в 16 лет он уже глотал снотворное от несчастной любви, и его откачали. Похоже, он хотел это повторить, привлечь к себе внимание, поэтому и звонил потом всем. Примечательно, что в последние годы он так часто говорил о самоубийстве, что это стало у него почти предметом шуток. А дальше его привезли в «склиф», и врачи сделали какую-то ошибку. Они сами потом говорили, извинялись, что можно было бы спасти. Я думаю, это было снотворное на фоне спиртного — вот и получилось, как по писаному: алкоголь и барбитураты… Что касается марцефали, то с ней он связывал демонический аспект творчества. Знал, что это запретное, но и то, что творчество связано с запретным в том или ином проявлении. У него запретное было таким <…> В разговорах со мной он говорил о себе как о поэте — без зазнайства, спокойно. Однажды показал хрестоматию по русской неофициальной литературе конца 70-х, изданную во Франции, «тамиздат». Он в ней упоминался как представитель модернистского крыла, причем крайнего, и это так и было в действительности — составители основывались на ранних стихах <…> Мне он посвятил диптих «Лолита». Кроме Красовицкого, ему нравились стихи Губанова — и еще Сапгир, Джемаль. Он общался с ними. А еще с Мамлеевым. У меня даже хранится неопубликованный рассказ Мамлеева. Дружил с Амальриком, у него был обыск по делу Амальрика. Из его поклонников, кроме Славы Лена, помню некоего Лакшина из Питера по кличке «Торпеда». У меня есть его статья об отце. Помню, что он очень не любил Лермонтова, всегда говорил: «Плохие, плохие стихи». Любил Гоголя, больше всех, пожалуй, и Набокова. А в музыке, кроме тех, кого вы назвали, любил Вивальди», — ну, я там называла, кажется, Баха и еще каких-то ранних композиторов. Вот такой фрагмент из большого и очень содержательного диалога с сыном Георгия Недгара (Юрия Веленского), Михаилом Костомаровым, который состоялся у меня 24 мая 2006 года. Я хочу назвать вам книги Георгия Недгара, которые практически невозможно найти, это раритеты, но все же: книга «Избранное», которая вышла в московском издательстве «Пятая страна», 1994 год, книга «Из четырех книг: Избранные стихотворения», Санкт-Петербург, 1994 год. Это книги, которые вышли посмертно… Георгия Недгара уже не было. Даты его жизни: 25 мая 1944 года — 4 мая 1989 года. Постарайтесь найти стихи Георгия Недгара, хотя бы в Интернете. Это удивительный поэт, развивающий мистическое направление в русской литературе и привносящий в нее нечто новое, какой-то новый опыт, который он искупил своим опытом трагическим, своим опытом одиночества. В заключение сегодняшней программы, где так много говорилось о неканонических исканиях, о демоническом аспекте творчества, но и оправдании художника, который берется оправдывать всех отверженных, я прочитаю маленькое стихотворение Георгия Недгара, которое называется «Монолог Авеля (II)».

Пока что я еще не умер,
И солнце с ужасом следя,
Сижу с тобой в предвечном трюме,
Черту атласную взведя

В твою ладонь. И темно-синий
Закат меняя над Москвой,
Сойду в Пассаж Петровских линий
Эзотерической листвой.

Я иногда слышу эту эзотерическую листву Георгия Недгара…
С вами была программа «Частная коллекция» и Светлана Бунина.



Страницы: 1 2 3