Авторская программа Леонида Костюкова «Беседы о малой прозе». В гостях у ведущего Николай Байтов.

Авторская программа Леонида Костюкова «Беседы о малой прозе». В гостях у ведущего Николай Байтов. (скачать аудио).

Принимает участие: Николай Байтов

Программа: Беседы о малой прозе


Леонид Костюков: Огромное спасибо! Мощный рассказ. Скажи-ка, Коля, вот у Николая Гумилева есть такая строчка «Дурно пахнут мертвые слова».

Николай Байтов: «Как пчелы в улье опустелом».

Леонид Костюков: «Как пчелы в улье опустелом». Если я правильно понял — ты бы так не сказал, то есть у тебя они пахнут очень хорошо, эти мертвые слова.

Николай Байтов: Я не знаю. То, что Гумилев сравнил мертвые слова с мертвыми пчелами, — это мне очень нравится. Но почему он запах этих мертвых пчел назвал дурным? Это на самом деле нельзя так однозначно сказать. Да, мертвые слова как-то пахнут. Ну, они пахнут специфически. Может, кому-то это и не нравится. Но это такой резкий, острый запах.

Леонид Костюков: Если я правильно понял, то вот весь этот рассказ, он, если так можно сказать, не является метафорой. То есть вот так вот оно просто и есть, жизнь языка и даже больше, чем жизнь языка. Ну, с другой стороны, что автору строить интерпретации своего текста? Может быть, это и не так важно. Я скажу тогда свое мнение не в порядке вопроса, в порядке просто комментария. Как мне кажется, действительно осколки праязыка по каким-то странным законам удерживаются в языке и только они удерживают его силу. И они как-то там превращаются, как-то модифицируются, как-то взаимодействуют. И они не могут быть утеряны вовсе. Я думаю: вот так можно понять рассказ «Леночка». Ну, там гораздо больше, конечно, сказано.

Николай Байтов: Я скажу другое — что этот рассказ, конечно, не является метафорой. Потому что я читал у Леви-Стросса просто описание одного полинезийского племени, которое именно это и делали - они запрещали какое-нибудь слово языка, когда какой-нибудь член племени умирал. И у них была вот такая проблема. Но когда я прочитал об этом у Леви-Стросса, я думал совершенно не о языке. Я подумал о некотором таинстве. Это таинство показалось мне эротическим. Вот эти манипуляции с языком и со смертью — здесь я почувствовал какой-то эрос. И это я попытался каким-то образом вывести в рассказе на передний план.

Леонид Костюков: Ну, я думаю, что это вышло. Давай тогда «Велосипед».

Николай Байтов: «Велосипед». Так. Ну, «Велосипед» — рассказ совсем коротенький.



ВЕЛОСИПЕД

Когда передислоцировался лагерь, вторая когорта, что стояла цепью вдоль лесной опушки, получила, видимо, приказ сняться и отойти. Лепид видел, как они уходили за сосны, но не понял, почему это так. В поле смеркалось, в лесу была уже глубокая тьма. «Отходят, — подумал Лепид. — Что случилось?» — Им овладела тревога. Он хотел двинуться следом, но ждал сына, который набирал воду из родника — слева в ста шагах от него. В это время показались вестготы. Они высунулись из мрака между деревьями и стали оглядываться. Трое, вооружённые лёгкими дротиками. Разведчики?.. Заметив Лепида, бросились на него. Тот крикнул, чтобы предупредить сына. Прикрываясь щитом и пятясь, двоих проткнул сразу на месте. Но третий, успевший зайти сбоку, распорол дротиком ему мышцы на правом плече. Кровь хлынула, и Лепид выронил меч. Однако успел обернуться и, выставив щит, парировал ещё два удара, когда подбежал сын. Варвар скрылся в лесу так быстро, словно его тут и не было. Кажется, сын ранил его, но не стал догонять, а вместо этого потащил Лепида в поле. Они пробежали шагов двести. Лепид ослабел и упал. Сын разорвал рубаху и перетянул ему плечо — чуть выше того места, где клочьями висели разрубленные мышцы. Потом он указал вправо. Там, за камышом, белела вдали вода: не то большой пруд, не то болото. «Если мы обогнём с той стороны, — сказал сын, — то достигнем лагеря, не приближаясь к лесу… Отдохни, пока я схожу к роднику. Я оставил там торбу. Тебе нужно промыть рану». — Лепид ничего не возразил: сил было мало — от боли и от потери крови.

Он смотрел сыну вслед, уже с трудом различая в сумерках его удаляющуюся фигуру… Потом он увидел битву: опять из леса выскочил вестгот, но не тот трус, что убежал, а другой — громадный великан… Лепиду казалось, что он в броне… Лепид заскрежетал зубами и застонал — в отчаянии, что не может ничем помочь сыну… И вот он видел, как сын упал, а гигант, вздыбившись на ним, воткнул в него сверху дротик двумя руками и выдернул… И снова: воткнул и выдернул…

Лепид припал к траве. Варвар глядел в поле, но не видел его… Уже над травой появился тонкий туман. Когда ещё больше потемнело, Лепид поднялся и медленно потащился вокруг болота, туда, где он надеялся найти лагерь. Иногда он оборачивался. Какие-то огни, казалось ему, мелькали на опушке… Вскоре он набрёл на едва заметную тропинку, которая вела по гребню некой возвышенности, а слева тянулось болото, белое от расстилающегося над ним холодного пара.

Лепид почувствовал, что кто-то догоняет его, и опять оглянулся. На фоне последней багровой полоски у горизонта он увидел движущийся силуэт. «Этот великан, варвар? — подумал он. — Нет, вестготы не любят выходить далеко из леса». К тому же, тень, скользившая над туманом, была маленькой и двигалась слишком быстро: человек так бежать не может. Он принял бы его за всадника, если б движение было скачущим, но оно было плавным. Да и лошадь не бывает столь низкорослой.

У Лепида не было сил на удивление или страх. Он отвернулся и тяжело, тупо зашагал дальше, левой рукой придерживая щит, закинутый за спину. Но когда приблизился нарастающий шорох и невнятный голос как будто его окликнул, Лепид вдруг осознал, что это сын… Тень обогнала его, промелькнув справа, и остановилась впереди в нескольких шагах, приветствуя его взмахами руки. Лепид не понимал. Сын сидел верхом на какой-то палке, а спереди и сзади у него были два больших колеса, которые, видимо, и везли его так быстро. Потом Лепид заметил ещё рычаги, на которые сын давил ногами, и догадался, что именно таким способом он заставляет колёса вращаться… Вот он оттолкнулся, сделал одно движение ногой, и колёса мигом поднесли его вплотную. Лепид увидел, что сын почему-то стал очень молод: он казался юношей лет семнадцати, щуплым, почти плоским… да, плоским, как его сооружение на колёсах. «Ты жив?» — спросил Лепид. «Нет, меня убил варвар, — ответил тот, улыбаясь, — я сейчас умру». — Он слез со своей палки и бережно положил всю конструкцию на траву. Лепид не понимал, в чём дело. — Когда сын разогнулся, это был уже мальчик лет десяти. «Сядь, — попросил он, — я хочу, чтобы ты взял меня на руки… Нет, на одну руку, — поправился он смущённо, — на левую». Лепид покорно опустился на землю. Сын сел рядом, прижавшись головой к его груди, — и Лепид обнял его и приподнял к себе на колено: то был уже младенец двух или трёх лет… Прошла минута или десять минут, уже ничего кругом нельзя было различить: ночь поглотила всё. Лепид подвигал рукой, коленом — и убедился, что никого с ним больше нет. Он пошарил вокруг, но колёса, на которых сын догнал его, тоже исчезли.


Леонид Костюков: Огромное спасибо, Коля. У меня такой, немного странный вопрос. Вот скажи, если тебе кто-то — не я, и не кто-то из тех, кто ходит вокруг нас, а кто-то, так скажем, с большой буквы, — сказал сейчас, что что-то из тобой написанного, ну, скажем, «Леночка», «Велосипед», «Свет сквозь ветки тихо висит…» — вот это уже останется в вечности, это для тебя что-то значило бы или это не очень важно с точки зрения той экзистенции, о которой ты говорил?

Николай Байтов: Я не знаю. Ну — как останутся вечно? Ну, кто-то будет читать — ну, пусть читают.

Леонид Костюков: Пусть читают. Ну, то есть это не страшно хотя бы?

Николай Байтов: Не страшно.

Леонид Костюков: Ну, хорошо. Тогда мы останемся на этой ноте, на ноте окончания «Велосипеда». Огромное спасибо.



Страницы: 1 2