Авторская программа Светланы Буниной «Частная коллекция». Неблестящая литература в глянце и «без глянца» — Цветаева: письма без купюр — Послание в поэзии русского зарубежья.

Авторская программа Светланы Буниной «Частная коллекция». Неблестящая литература в глянце и «без глянца» — Цветаева: письма без купюр — Послание в поэзии русского зарубежья. (скачать аудио).


Программа: Частная коллекция


В эфире Светлана Бунина и программа «Частная коллекция». В конце выпуска предлагаю слушателям и себе небольшой подарок в виде прочтения редких текстов, которые — частью — не переиздавались со дня их первой публикации. Я возвращаюсь к рубрике, которую начала пару выпусков тому назад, к рубрике под названием «Мы не в изгнаньи, мы в посланьи: послание в поэзии русского зарубежья». Время сказать несколько слов о посланиях Игоря Северянина и прочитать эти послания.

Дело в том, что Северянин был поэтом, написавшим в эмиграции едва ли не наибольшее число посланий, действительно очень много. Может быть, в силу специфичности его собственной поэзии, ее изначально риторической и сценической подачи, этот жанр оказался ему особенно близок и важен. Причём интересно, что у Северянина в эмиграции есть как вполне «классические» образцы жанра послания, выполненные в точном соответствии с каноном, так и послания откровенно новаторские, где канон преображается. В частности, это «Поэзы к …» — дальше подставляется ряд имен, людей, к которым обращены эти поэзы.

Вообще жанр поэзы, изобретённый Северяниным, сам по себе очень интересен — по внутренней семантике это изысканный стихотворный подарок, что-то среднее между розой, позой… само звучание сло́ва так настраивает. Специфический жанр, изобретённый куртуазным Северяниным. И поэзы в роли посланий — это вершины северянинского мастерства, тем более интересные, что именно в эмиграции Северянин, которого считали поэтом блестящим и немного пустоватым, современным и как бы вре́менным (почему я и вспомнила его сегодня, когда я говорю о «блестящей» и «неблестящей» литературе), так вот, именно в эмиграции Северянин стал по-настоящему значительным, по-настоящему трагическим поэтом. В связи с этим стоит прочитать два изумительных послания Северянина. Первое из них называется «Поэза через залив» и обращено к кн. (видимо, княгине) В. Н. М-ой. Вот такими инициалами Северянин её обозначил:


Поэза через залив
Кн. В.Н.  М-ой

С той стороны Финляндского залива,
Из города страны озер и скал,
Вы пишете, — и в грезах зреет слива,
Находишь вдруг, чего и не искал…
Капризно расстоянье укоротив,
Десятки верст считая за вершок,
С той стороны, из города напротив,
Вы пишете, что я для Вас — б о ж о к!…
Я, Вашему покорствуя желанью,
Слегка коснусь податливой струны,
Послав в ответ «с той стороны посланью»
Свою поэзу — с э т о й стороны.


Перед нами самое настоящее послание эпохи рассеяния, которое нуждается не только в литературном, но и в собственно географическом комментарии. Представим себе географию Финского залива — и тут же поймём, что поэт, проживающий в Эстонии, на южном берегу Финского залива (а именно там осел Северянин после революции), пишет корреспондентке, которая проживает в Финляндии, на его северном берегу. Причем оба они являются эмигрантами. Положение беглецов, разбросанных по всему свету и вынужденных обмениваться посланиями, описывается Северяниным с изрядной долей иронии. Заметим, что в случае существования дружеских отношений с тем или иным адресатом Северянин всегда обозначал такового полным именем. Здесь же ироническое отношение подчёркивается ещё тем, что адресат обозначен инициалами и, может быть, угадывается, но не называется прямо. И вот, эти «находишь вдруг, чего и не искал» (явно о неожиданном собеседнике) свидетельствуют о том, что диалог весьма и весьма условен. Есть ли действительная близость и повод для обмена посланиями между поэтом и его корреспонденткой? Приходится признать, что нет. Перед нами послание-пустышка, которое сознательно превращено в шутливый обмен любезностями. Оно сокращено в размере. Вряд ли поэту могло понравиться, что некая княгиня называет его божком. Потому в его ответе читаются и галантность, и вежливое указание на место. Берега залива становятся символическими сторонами баррикад, двумя реальностями, которые никогда не соединятся. И если корреспондентка в данном случае капризно укорачивает это расстояние, то поэт, напротив, его восстанавливает — и подчеркивает своё одиночество, нежелание объединяться с нечуткой к искусству знатью. Чем и замечательна позиция Северянина тех лет.

Я хотела бы прочитать ещё одно послание Северянина, тоже совершенно замечательное, которое как раз свидетельствует о том, что глянец бывает во все времена, а поэт во все времена остаётся один на один со своей мыслью, со своим правом говорить единственно выстраданное, единственно возможное. Это послание к Бальмонту, блестящий образец дружеского послания — тем более что по типу дарования Северянин и Бальмонт близки и судьба их в литературе схожа: стремительный взлёт, огромная популярность и полное забвение в конце жизни.

Мы обокрадены своей эпохой,
Искусство променявшей на фокстрот.
Но как бы ни было с тобой нам плохо,
В нас то, чего другим не достаёт.

Талантов наших время не украло.
Не смело. Не сумело. Не смогло.
Мы — голоса надземного хорала.
Нам радостно. Нам гордо. Нам светло.

С презреньем благодушным на двуногих
Взираем, справедливо свысока,
Довольствуясь сочувствием немногих,
Кто золото отсеял от песка.

Поэт и брат! Мы двое многих стоим
И вправе каждому сказать в лицо:
Во всей стране нас только двое-трое,
Последних Божьей милостью певцов!

Это послание исполнено мужества перед лицом судьбы — а по самому своему ритму, по размеру отчетливо напоминает классическое стихотворение Баратынского «Век шествует своим путём железным…» Вот эта железная поступь века — и единственный, единичный путь поэта.

Предположу в конце сегодняшней программы, что поэт тогда лишь остаётся собой, когда говорит на своём языке; писатель остаётся собой, когда не выходит в тираж. Давайте делать журналы, формулировать проблемы и говорить о возможностях компромисса со временем, с течениями времени, но писать давайте на языке подлинной литературы. Художественное слово — это ещё и небанальные смыслы, единственность этих смыслов. Давайте сделаем это аксиомой. И — вспоминаю слова Александра Пятигорского, ещё одно его наблюдение над мышлением: «Наблюдение мышления никогда нам не откроет одного мышления, одного для всех и всего. Это только начало, Дамы и Господа! Возможно продолжение, но никак не конец». И дальше — его слова о философе (но то же можно и о писателе, о художнике): «Перед ним, чужим своей стране и своему времени, открывается пространство, где он может думать и даже думать о думании». Это мыслящее пространство чего-то стоит.

Благодарю вас за то, что вы были сегодня с Литературным радио и с программой «Частная коллекция».


Страницы: 1 2 3 4