Евгений Клюев: «Для меня единственная возможность писать стихи — это отключить в себе филолога».

Евгений Клюев: «Для меня единственная возможность писать стихи — это отключить в себе филолога». (скачать аудио).

Принимает участие: Евгений Клюев

Программа: Интервью


Литературное радио: Добрый вечер, дорогие радиослушатели! Сегодня в гостях у «Литературного радио» поэт, прозаик, автор сказок, филолог Евгений Клюев. Добрый вечер, Евгений!

Евгений Клюев: Добрый вечер.

Литературное радио: Евгений живет в Дании уже почти пятнадцать лет, но регулярно приезжает в Москву и встречается со своими читателями. Обычно его творческие вечера устраиваются в «Булгаковском доме». Но в этот приезд вечер прошел в таком замечательном клубе как клуб «Журнального зала». Евгений, Вы на этой встрече начали с того, что сказали, будто слушаетесь своего компьютера и выполняете его указания. Я, готовясь к эфиру, решил пойти тем же путем — залез в Википедию и с удивлением узнал, что до отъезда (до девяносто шестого года) у Вас вышла только одна книга. А дальше уже книги пошли подряд, и их достаточно много. С чем это связано?

Евгений Клюев: Ну, тут я Вас, с Вашего позволения, поправлю. Книг на то время вышло больше, чем одна (полагаю, Вы имеете в виду роман «Между двух стульев»), их было три. Кроме уже названной — сборник сказок в издательстве «Радуга» и переводы английского классического абсурда под названием «Целый том чепухи» в издательстве «Молодежный книжный центр». Можно было бы еще упомянуть некоторое количество учебников и учебных пособий, тоже выпущенных до 1996 года, но это дела не меняет. А дело в том, что я не стремился непременно быть изданным. Видимо, слишком рано усвоил: что бы я ни писал — это не для печати. Потому что в те далекие времена писатели книг не издавали — они свои книги «пристраивали», было такое слово, предполагавшее вхождение в литературные круги, членство в каких-нибудь литературных объединениях, уж не говорю о том, что выход книги тогда и определенной тематики требовал. То есть были вещи, приходящие извне, из советской действительности, и на них пишущему нужно было реагировать, чтобы издаваться и чтобы жить на деньги от тиражей. И я как-то очень быстро решил, что никогда не буду зарабатывать на литературе, научился зарабатывать на другом, в частности, на преподавании, и все время, пока жил в России, преподавал русский язык и всякие связанные с ним красивые дисциплины типа лингвистической прагматики, семиотики, стилистики, поэтики и так далее. Поэтому, видимо, и не сильно стремился публиковать то, что относится к так называемой художественной литературе. Но, как сказано, три книги до моего отъезда в Данию все-таки были изданы, причем сказки вышли на английском: в «Радуге» предполагался тогда такой сказочный проект на четырех языках, но на других языках моим сказкам так и не суждено было тогда появиться из-за финансовых трудностей издательства. А было все это опубликовано просто потому, что ко мне обратились из издательств: нет ли у Вас случайно этого, и этого, и этого? У меня все, что запрашивалось, было, и я этим охотно поделился. Перед самым же отъездом в Данию журнал «Постскриптум» обратился ко мне с вопросом: а нет ли у Вас романа? — и я отдал туда «Книгу Теней».

Литературное радио: Но почему потом публикации пошли? Вы стали более интенсивно писать или издающий народ что-то понял?

Евгений Клюев: Да нет, ни писать я не стал более интенсивно, ни «пристраивать» написанного не научился — просто вдруг стали снова поступать предложения. Одно из них пришло из издательства, которое вообще не занималось выпуском художественной литературы. Может быть, Вы, слышали: «ПРИОР»? Там выпускают учебники, учебные пособия, энциклопедии… учебную, то есть, литературу. Я и выпустил в «ПРИОР»’e несколько учебников и учебных пособий. А потом мне предложили: не опубликовать нам и Ваши художественные произведения? Поскольку предложение было сформулировано моим бывшим студентом (я в свое время был деканом факультета журналистики) Андреем Хегаем, я с радостью согласился. И вышли там три книжки. А потом в моей жизни появилась Наталья Федоровна Василькова — совершенно замечательный человек, и она сказала: надо все опубликовать — и вот это, и вот это, и вот это, попробую этим заняться. Тоже ведь было как бы предложение извне? Так что можно, наверное, сказать, что все в моей жизни издательской, в печатной моей жизни получалось, в общем, случайно.

Литературное радио: А с чем был связан отъезд? И почему была выбрана именно Дания?

Евгений Клюев: Проект тогда такой возник, лингвистический научный проект, он предполагался на три года, и я отправился в Данию для того, чтобы в нем поучаствовать. А потом все получилось как-то само собой: я, говоря на компьютерном языке, просто завис в Дании. И кончилось это тем, что теперь я гражданин этой страны и живу в ней постоянно.

Литературное радио: Вы в тот момент знали уже датский?

Евгений Клюев: Нет, я совершенно не знал датского языка, но от меня этого и не требовалось, потому что общение предполагалось на английском и на немецком. Оба эти языка я к тому времени хорошо знал и даже не думал, что при таких обстоятельствах мне может понадобиться еще и датский. Но язык оказался настолько интересным, что я его потихонечку начал осваивать. Причем учился я ему мало где — хотя и не сказать, что освоил его на слух, но в основном это были самостоятельные занятия. А привело это к тому, что на данный момент я знаю датский лучше, чем немецкий и английский.

Литературное радио: А чем этот язык интересен? В чем его специфика?

Евгений Клюев: Датский интересен тем, что это очень старый язык. Скандинавские языки вообще языки старые: они много помнят и сохранили формы, которые уже утрачены в языках, более, так сказать, энергичных. Как лингвист я всегда знал, что английский и немецкий язык относятся к одной и той же группе — к группе германских языков, но, несмотря на то, что читал и говорил на обоих языках, не наблюдал особенного сходства между ними. Ну, видел какие-то корни совпадающие, видел совпадающие грамматические категории, но сигать так вот запросто из английского в немецкий не мог — для меня это все-таки были два разных языка. А когда я познакомился с датским, то обнаружил, что мостик между английским и немецким есть и что этот мостик — скандинавские языки, в том числе и датский. Из датского хорошо видны в перспективе с одной стороны английский, с другой — немецкий. Датский — это своего рода контейнер, который сосредоточивает в себе запасы староанглийского и старонемецкого. То есть, и английский, и немецкий можно фактически вывести из датского, так я бы сказал.

Литературное радио: Вы что-то пишете на датском — в смысле именно литературных произведений? И/или на английском, немецком?

Евгений Клюев: Нет-нет! Я никогда не писал ничего литературного ни на немецком, ни на английском, ни на датском. У меня даже и искушений подобного рода не было — просто потому, что я уверен: писать на выученном языке не столько нельзя, сколько не нужно. Бывают, конечно, люди с двумя и тремя родными языками, то есть языками, на которых говорят в семье, но у меня родной — один. Русский. Правда, в моей жизни по всяким семейным причинам достаточно рано начался немецкий, но, хотя я еще ребенком учил немецкий, родным он от этого, разумеется, не стал.

Литературное радио: Интересно, а думать на выученном языке можно?

Евгений Клюев: Думать можно. Можно и писать, наверное, но лучше — не художественную литературу… во всяком случае, не ту художественную литературу, которую пишу я. Потому что я, когда пишу, иду за языком. То есть я в несколько подчиненном положении по отношению к родному языку нахожусь, чувствую себя вторичным по отношению к языку, и мне нравится, как язык себя ведет в том, что я пишу. А с выученным языком такого подчиненного положения почему-то не возникает. Здесь приходится быть по отношению к языку агрессивным. Думаю, именно поэтому у меня никогда и не было искушения написать что-нибудь на другом языке.

Литературное радио: Дания как-то повлияла на Ваше творчество? То есть как…как, например, Петербург на петербуржских поэтов…

Евгений Клюев: Теперь уже трудно сказать. Последние пятнадцать лет я живу в Дании, и что было бы со мной, если бы остался в России — не знаю. Но, с другой стороны, я ведь оказался в Дании уже в таком возрасте, когда влияния извне особенно переоценивать не стоит все-таки. Мне было сорок два года, я много чего к тому времени успел уже написать, и пусть я не этого не опубликовал — тексты-то уже были. Поэтому я не думаю, что Дания как-то сильно на меня повлияла. Я даже сказки начал писать задолго до Дании — на английском они были изданы в девяностом году, а уехал я в девяносто шестом. Поэтому я думаю, что Дания добавила что-то к моему формированию как человека, но едва ли — к моему формированию как литератора.

Литературное радио: А есть ли в Дании интерес к русской культуре, к Вашим стихам? Бывают ли у Вас там вечера? Есть ли там журналы, где можно опубликовать тексты на русском языке?

Евгений Клюев: В Дании есть русско-датское общество, которое неким образом соотнесено с русским посольством: это сохранилось еще с совсем старых времен, когда при посольстве существовал русский культурный центр. У меня не раз велись переговоры с русско-датским обществом насчет того, чтобы я пришел туда и выступил, но я так никогда и не довел этих переговоров до конца. Что касается публикаций, то в Копенгагене выходит журнал, который называется «Новый берег», он представлен в Журнальном зале, но с ним я тоже не сотрудничаю, то есть… и этой потребности у меня нет. Я, видимо, настолько остался в России литературно, что потребность расширять Россию до Дании в моем сознании не сформировалась.

Литературное радио: Но датской культурой Вы интересуетесь? Что в ней происходит, существует ли современная датская поэзия? И насколько эта поэзия конкурентоспособна, скажем, на мировом уровне?

Евгений Клюев: Я очень интересуюсь датской культурой. И я даже закончил там университет, еще раз — после Тверского, теперь — по специальности «культуролог». Такая была странная идея, связанная с необходимостью посещать какие-нибудь курсы: в Дании принято постоянно учиться где-нибудь. Мне предложили выбрать, и я выбрал не курсы, а просто-таки новую для себя специальность, полностью она называется «культурные и языковые контакты». Что касается поэзии, то поэзия, разумеется, в Дании есть, и поэзия есть хорошая, причем особенно хороша, на мой взгляд, поэзия для детей. Есть поэты, которые получают международные премии, есть поэты, которые получают скандинавские литературные премии… До какой степени эта поэзия конкурентоспособна по отношению к русской? Не знаю: по моему глубокому убеждению, поэзию надо воспринимать на том языке, на котором она написана, и не надо рассматривать как предмет конкуренции. У меня скептическое отношение к переводу вообще — и очень скептическое отношение к возможности перевода стихов. Если помните, был такой замечательный поэт Семен Кирсанов, на мой взгляд, недооцененный нашими современниками? Так вот — я всегда охотно цитирую его заявление: «…приветствую стихи, предельно непереводимые ни на какие языки». Для меня, кстати, ценность поэзии как раз и измеряется тем, до какой степени она непереводима на другие языки, поэтому о конкурентоспособности перевода по отношению к русскоязычному тексту я, наверное, ничего сказать не могу — слишком уж много во мне скепсиса по отношению к переводу как таковому.

Литературное радио: А имея такой скептический взгляд на перевод, Вы сами не пытались что-то улучшить в рамках тех языков, которые Вы знаете (имею в виду перевод Ваших стихов на другой язык или перевод Вами датских стихов)?

Евгений Клюев: Нет. Мне очень хотелось перевести одного датского поэта — его имя Хальфдан Расмуссен, и он автор самых-самых блистательных детских стихов — но когда я попытался переводить эти его стихи, выяснилось, что их, видимо, нужно просто написать заново, поскольку те игры, которым поэт в них предается, на русском языке невозможны, а другие игры будут уже не датскими играми. Так что я поставил на этом крест. Что касается перевода моих собственных вещей на датский язык, то я и по поводу этой идеи не испытываю особенного энтузиазма, мне кажется, не очень-то это и возможно. Когда я попробовал взаимодействовать каким-то образом с датской литературой (правда, слава Богу, не с поэзией, а со сказочной литературой), откликнувшись на предложение перевести и издать мои сказки на двух языках: немецком и датском — эксперимент не удался. Сказки перевели, книжку издали, но сказать, что я в восторге от этих переводов… или хотя бы, что это мои сказки, все-таки не могу.

Литературное радио: А что еще в датской культуре интересного происходит? На что следует обратить внимание?

Евгений Клюев: В датской культуре в целом, если не выделять особенно литературу, безусловно, немало интересного. Хотя в литературе тоже есть очень и очень достойные имена. Вы, наверное, слышали, а может быть, даже читали роман… К сожалению, затрудняюсь сказать, как он называется в русском переводе, в оригинале сложный заголовок: «Чувство снега у фрёкен Смиллы» или «Ощущение снега фрёкен Смиллой», или что-то в этом роде… Автор этого романа — очень знаменитый датский прозаик Петер Хёг. Недавно вышел последний его роман, по-русски он называется «Тишина», по-датски — «Тихая девочка». Так вот, Хёг — очень и очень серьезный писатель, по-настоящему хороший. Но что касается датской культуры, то знаменита она, в общем, со времен Серена Кьеркегора и Андерсена не литературой: известен в мире, например, датский дизайн, известна в мире датская музыка, известен в мире датский стиль жизни… В самое последнее время стал известен датский кинематограф.

Литературное радио: А сейчас я попрошу своего гостя прочитать несколько сказок.

Евгений Клюев: Да, пожалуйста. Те сказки, которые я вам предложу, выйдут в издательстве «Время», с которым я теперь с большим удовольствием сотрудничаю, в сборнике под названием «Сто и одна сказка». Сборник со ста и одной сказкой хотел бы видеть один мой очень-очень старый и ныне покойный друг. Он подарил мне идею названия «Сто и одна сказка», а поскольку в то время столько для этого сборника у меня не набиралось, а другие сказки входили в другие сборники, я просто дописал двадцать сказок до необходимого количества. В память об этом очень милом человеке — его звали Виктор Васильевич Филатов, он был знаменитый реставратор, один из самых знаменитых реставраторов нашего времени. И этот сборник я намерен посвятить ему.

А начну я со сказки, которая открывает сборник и которая называется «Долгая жизнь мыльного пузыря».


Долгая жизнь мыльного пузыря

И нечему тут, между прочим, особенно удивляться: долго жить не запретишь!
Даже мыльному пузырю не запретишь, хоть мыльные пузыри и принято считать самыми хрупкими созданиями на свете. И есть, скажу я вам, в этом своя правда: оболочка мыльных пузырей всё-таки до ужаса просто ненадёжная — малейшая неточность движения и…  прости-прощай, глубокоуважаемый мыльный пузырь!
- Прости-прощай, глубокоуважаемый Мыльный Пузырь! — именно так было сказано Мыльному Пузырю, едва он покинул кончик соломинки, где и посидел-то всего секунду-другую.
— Это, то есть, как — «прости-прощай»? — озадачился Мыльный Пузырь, который только что собрался отправиться в кругосветное путешествие.
— Гм…  — был ответ.
После ответа были объяснения — правда, очень туманные:
— Дело в том, что нам, глубокоуважаемый Мыльный Пузырь, лучше всего проститься с Вами заранее… м-да,  на всякий случай. А то как бы потом поздно не оказалось.
— Но мы же ещё не здоровались! — некстати вспомнил Мыльный Пузырь. — Не рано ли нам прощаться?
— Здороваться иногда бывает бессмысленно, — загадочно ответили ему. — С вами, пузырями мыльными, только начнёшь здороваться — глядишь, вас и нету уже!
— Это куда ж мы, пузыри мыльные, деваемся-то?  — озаботился Мыльный Пузырь.
— Да взрываетесь вы…  — сконфуженно объяснили ему.
— Ну, не скажите! — не выдержал Мыльный Пузырь. — Пока Вы тут мне всё это рассказывали, мы уже десять раз могли бы поздороваться. Я и до сих пор, кстати говоря… целёхонек — и взрываться не собираюсь!
— Все мыльные пузыри взрываются, — мягко заметили в ответ. — Это только вопрос времени. Грустно, конечно, да что поделаешь! Такой уж вы народ…
— Странный мы народ… — сказал Мыльный Пузырь и поплыл над городом.
— Вы напрасно плывёте над городом! — крикнули ему вслед и предупредили: — Любая секунда может стать для Вас после-е-едне-е-ей…
Мыльный Пузырь не стал ничего кричать в ответ, но подумал, что не только для него, но и вообще для каждого любая секунда может стать последней, — и совсем неважно, кто ты при этом: мыльный пузырь или… допустим, вооон тот кот, оч-чень неосторожно в данный момент переходящий дорогу.
Мыльный Пузырь плыл над городом и смотрел по сторонам. Внезапно он увидел огромную вывеску и прочитал на ней по слогам:

ОБУЧАЕМ ИГРЕ В ГОЛЬФ

Тут-то Мыльный Пузырь и понял: единственное, чего ему недостаёт в жизни, — это гольф.
— Здравствуйте! — влетел он прямо под вывеску. — Я больше всего на свете хотел бы научиться играть в гольф!
— Обучение занимает шесть месяцев, — улыбнулись в ответ. Потом помолчали и добавили: — А шесть месяцев — это полгода. — И совсем неожиданно закончили: — А Вы — мыльный пузырь.
— Вы, стало быть, мыльных пузырей не принимаете? — уточнил он.
— Ни один мыльный пузырь не живёт полгода, — объяснили ему. — Мыльный пузырь живёт лишь несколько минут — и то в лучшем случае. Вам жить считанные секунды осталось, Вы это понимаете?
— Понимаю, — сказал Мыльный Пузырь. — А я не могу прожить эти считанные секунды, обучаясь игре в гольф?
Ему ответили с возмущением:
— Гольф, глубокоуважаемый Мыльный Пузырь, — серьёзная игра. Ей за считанные секунды не обучишься.
— Тогда простите и извините меня, — вежливо сказал Мыльный Пузырь и полетел дальше.
Яркий плакат с флагом приглашал посетить Америку. Мыльный Пузырь немедленно решил принять приглашение — и на немыслимой скорости влетел в туристическое агентство.
— Один билет в Америку, — быстро сказал он.
На него посмотрели с интересом.
— Полёт занимает одиннадцать часов, глубокоуважаемый Мыльный Пузырь! А в Вашем распоряжении — только…
- …несколько минут в лучшем случае, — отчитался Мыльный Пузырь и, извинившись, покинул туристическое агентство.
Слева от него играла музыка и кружилась карусель.
Подлетев к билетёру, Мыльный Пузырь осторожно спросил:
— Скажите, пожалуйста, сколько времени занимает одно катание на карусели?
— Одно катание на карусели, — уверенно ответил билетёр, — занимает четыре минуты и пятьдесят две секунды.
— Тогда я успею, — сказал Мыльный Пузырь, и, купив билет, уселся на кончик носа Тигра. Тигр хотел чихнуть, но сдержался.
И вот оно началось — одно катание на карусели. Одно восхитительное катание на карусели… А потом ещё одно. И ещё одно. И ещё…
Если вы сегодня навестите городской парк и подойдёте к карусели, вы обязательно увидите мыльный пузырь на кончике носа у Тигра. Этот мыльный пузырь называют Самым Старым Мыльным Пузырём в городе.
Конечно, Тигру до сих пор хочется чихнуть, но он сдерживается — и одно восхитительное катание на карусели продолжается, продолжается, продолжается…


Замок со сломанной дужкой

Уже по названию этой истории понятно, что речь у нас о грустном пойдёт.
О грустном она и пойдёт, поскольку Замок-со-Сломанной Дужкой — зрелище совсем невесёлое. И тут уж никому не надо объяснять, почему оно невесёлое: если у замка дужка сломана, на него ничего не запрёшь. Между тем замки существуют только и исключительно для того, чтобы на них запирали: другого назначения замкам никто пока, увы, не придумал — сколько ни думали.
Как уж случилось, что дужку сломали, — неизвестно. Но теперь замок повесили на дверную ручку — и дужка у него крутилась во все стороны, не желая входить в положенное ей отверстие.
— Что это у Вас, дорогой Замок, дужка-то всё крутится и крутится? Вы бы как-нибудь остановили её…  — недоумевала Дверная Ручка.
— Да как же мне её остановить, когда она сломана? — в отчаянии восклицал Замок-со-Сломанной-Дужкой — пытаясь, правда, время от времени добиться того, чтобы дужка всё-таки входила в положенное ей отверстие.
Но та не входила, а только крутилась дальше.
— Скорее всего, это безнадёжно! — трагическим шёпотом сказала наконец Дверная Ручка. — Типичный случай. Я знаю такие случаи…
— Какие случаи? — испуганно спросил Замок-со-Сломанной-Дужкой.
— Нууу… — нерешительно продолжала Дверная Ручка, — случаи, когда наступает болезнь души.
— Душа-то тут при чём? — опешил Замок-со-Сломанной-Дужкой.
— Как — «при чём»? — в свою очередь, опешила Дверная Ручка. — У больших предметов — душа, а у маленьких, как Вы, — душка, правильно?
— Вроде, правильно… — не очень уверенно ответил Замок-со-Сломанной-Дужкой.
— Значит, — продолжала Дверная Ручка, — то, что у других называется «болезнь души», у Вас называется «болезнь душки», правильно?
— Вроде, правильно, — опять пришлось согласиться Замку-со-Сломанной-Дужкой.
— Что и требовалось доказать! — воскликнула Дверная Ручка.
— Что и требовалось доказать… — грустно повторил за ней Замок-со-Сломанной-Дужкой.
— Ну и всё, — подытожила Дверная Ручка.
— Как это — «всё»? Что значит — «всё»? — ужаснулся Замок-со-Сломанной-Дужкой.
— Что знааачит, что знааачит… — передразнила его Дверная Ручка. — Вам в больницу надо, вот это что значит! В больницу для душевнобольных. Я слышала, что есть такие больницы. Их ещё иногда называют, — тут Дверная Ручка опять перешла на трагический шёпот, — «сумасшедшие дома"… правда, те, кто хорошо воспитан, такого названия не употребляют. Так что считайте, я этого — не говорила!
— Как же не говорили, когда только что сказали! — растерялся Замок-со-Сломанной-Дужкой.
— Не говорила! — заупрямилась Дверная Ручка. — А сказала только для того, чтобы Вы поняли, насколько Ваше положение серьёзно.
— Мое положение серьёзно, — опять повторил за ней Замок-со-Сломанной-Дужкой и стал мрачнее тучи.
— Вот теперь у Вас правильная реакция! — одобрила его Дверная Ручка. — Давайте вызывать Скорую Помощь.
И она вызвала Скорую Помощь.
Скорая Помощь приехала мгновенно и, даже не заходя в дом, спросила:
— Где больной?
— Вот он! — показала Дверная Ручка на Замок-со-Сломанной-Дужкой.
— Что с Вами? — так и не заходя в дом, опять спросила Скорая Помощь.
— Я сумасшедший, — набравшись смелости, ответил Замок-со-Сломанной-Дужкой. — Меня нужно отвезти в сумасшедший дом.
— Заметьте, что это сказала не я, — обратилась к Скорой Помощи Дверная Ручка. — Это он сам сказал!
— Я заметила, что это не Вы сказали! — заверила Дверную Ручку Скорая Помощь и с состраданием посмотрела на Замок-со-Сломанной-Дужкой. — А откуда Вы знаете, что Вы сумасшедший?
— Знаю от Дверной Ручки, — глядя прямо в глаза Скорой Помощи, признался Замок-со-Сломанной-Дужкой.
— А Вы откуда знаете, что он — сумасшедший? — поинтересовалась Скорая Помощь подозрительно.
— Да Вы только посмотрите на него! — воззвала к Скорой Помощи Дверная Ручка. — У него же душка во все стороны крутится — и в отверстие не попадает, сколько он ни старается…
— Интере-е-есно…  — задумалась Скорая Помощь. — Интересно, только непонятно, какое отношение сломанная дужка имеет к сумасшествию? На основании чего Вы, уважаемая Дверная Ручка, поставили такой диагноз?
— На основании того, что это типичный случай! — заявила Дверная Ручка.
Тут Скорая Помощь ещё сильнее задумалась, а потом спросила у Замка-со-Сломанной-Дужкой.
— У Вас, дорогой Вы мой, где душа расположена?
— У меня не душа, — поправил Скорую Помощь Замок-со-Сломанной-Дужкой.  — Это у больших предметов — душа. А у маленьких — таких, как я, — душка.
— Что ещё за глупости? — нахмурилась Скорая Помощь. — У каждого — душа, а никакая не «душка»: это не зависит от того, большой предмет или маленький! У больших предметов — душа, и у маленьких тоже — душа, причём душа у всех — одинаковых размеров. Ну-с…  так где у Вас всё-таки душа расположена?
Замок-со-Сломанной-Дужкой как следует подумал и сказал:
— Мне кажется, что у меня душа там расположена, где замочная скважина… То есть, внутри — как у всех.
— Совершенно верно, — согласилась Скорая Помощь.
— Ничего не верно, — закричала Дверная Ручка, — ничего не верно: у Замка-со-Сломанной-Дужкой не душа, а душка, и эта душка расположена у него на голове!
— Вот Вами-то, любезнейшая, мы и займёмся, — сказала Скорая Помощь и ловко надела на Дверную Ручку смирительную рубашку. Потом погрузила пациентку в свой фургон и обратилась к Замку-со-Сломанной-Дужкой, который еще до того перевесила на его законное место:
— Эта Дверная Ручка сошла с ума, и я сейчас отвезу её в больницу для душевнобольных. А Вам, дорогой Замок-со-Сломанной-Дужкой, надо было не Скорую Помощь вызывать, а Скобяных Дел Мастера: скорее всего, Вас надо просто смазать хорошим маслом.
И Скорая Помощь, приветливо помахав Замку-со-Сломанной-Дужкой, уехала.
Говорят, когда хозяева вернулись домой, они очень расстроились, не обнаружив на двери ручки. Потому что дверью без ручки пользоваться ужасно трудно!..




Страницы: 1 2